Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица - Страница 34

И вот сегодня я заметила неладное: взгляды косые, перешептывания. Коллега обедать уходила, посмотрела на меня зло, сумочку свою демонстративно схватила и ушла. Мне нехорошо стало, но все-таки допустить не могла, что меня подозревают.

В обеденный перерыв поделилась с подругой Олей:

— Глупость, конечно, но мне кажется, что все…

Ольга перебила меня и воскликнула:

— Я не верю! Не верю! Не верю! Я им прямо сказала: Зоя — кристально честный человек! Она, то есть ты, никогда на чужое на позарится, сама последнюю рубашку отдаст!

— Но почему? — пробормотала я. — Почему они думают?

Оказалось, старший диспетчер подняла старые графики дежурств, сравнила даты пропаж с повторяющимися фамилиями. В итоге получилось, что все кражи попадали на мое дежурство.

— Но ведь и у меня деньги пропали! — слабо сопротивлялась я.

— Говорят, ты для отвода глаз сочинила. Ольга меня утешала, но я не слушала, словно бомба в голове разорвалась и свет померк.

Пятнадцать лет на станции работаю. Пришла, когда сыну было три годика, а сейчас он — студент. И таких, как я, ветеранов, немало. Бок о бок прожили, детей подняли, всякие реорганизации, сокращения-расширения, невыплату зарплаты — многое вместе прошли. Муж умер — хоронила на деньги, которые на станции собрали, потому что накоплений не было. Сама никому в помощи не отказывала, по две смены дежурила, когда просили подменить по семейным обстоятельствам, а народу не хватало. И после стольких лет можно вот так легко и просто оговорить меня? Значит, всегда считали плохим человеком?

От шока я почти сознание потеряла. Ольга за лекарством сбегала, вливает в меня и приговаривает:

— Возьми себя в руки! Все подумают, что ты от страха, из-за того, что разоблачили, испугалась. Если не виновата, чего паниковать?

Ей легко говорить! А я… что бы ни сделала — закатила истерику или нос гордо задрала — любую реакцию посчитали бы подтверждением вины.

Как до конца смены доработала, как домой добралась, не помню. Только приказывала себе: не плачь, подожди, когда одна останешься.

С сыном Лешей и его другом Славой на пороге столкнулась. Они подрабатывают после учебы — вечернюю газету продают. Как раз в редакцию ехали.

— Мама, ты плохо себя чувствуешь? — спросил Леша.

— Голова немного болит, — отвечаю, а у самой не только голова, но и душа разрывается.

Думала, они ушли, доплелась до кухни, рухнула на стул и дала волю слезам. Но ребята зачем-то вернулись. Услышали мой плач. Врываются в кухню, а я лбом об стол бьюсь и в голос рыдаю. Испугались, конечно. Суета, расспросы, утешения, Леша хотел к нам на станцию звонить, «скорую» вызывать.

Я слова сказать не могу, вырвала у него трубку, головой мотаю и вою, как раненый зверь, остановиться не в силах. Мальчики мечутся, не знают, что делать. Славик учудил: подхватил банку трехлитровую, что у мойки стояла, налил воды и на голову мне опрокинул. Я захлебнулась, Леша разозлился:

— Ты что, гад, сделал! — и другу изо всех сил по уху заехал.

Славик упал, банка разбилась. Я от воды и слез мокрая, все кричат — сумасшедший дом! Но вся эта кутерьма отвлекла меня немного от жутких проблем. Прикрикнула на мальчиков, чтобы вели себя хорошо, не дрались. Потом осколки собрали, пол вытерли, я в сухое переоделась.

— Мама! Что случилось? — строго сын допрашивает.

— Просто неприятности на работе.

— Неправда! Ты никогда так не плакала, даже когда папа умер.

Муж умер от скоротечного рака. Последний год в больнице очень тяжелый был, я совершенно измучилась. Леша в больнице меня иногда подменял, а после похорон сказал:

— Теперь у нас в семье я — главный мужчина.

Ему только двенадцать лет было! «Главный»! Но я новые правила приняла. Все домашние проблемы вместе обсуждали, и так я подводила, чтобы последнее решающее слово за Лешей оставалось, за «главным». Он и семейный бюджет планировал, и по магазинам носился, выбирая новую мебель на кухню, качественную и подешевле, когда старая развалилась окончательно. Даже смеситель в ванной сам установил. Три дня без воды сидели, но освоил-таки мальчик сантехнические премудрости. За моим гардеробом следил, отказывался себе новые джинсы купить, если у меня пальто прохудилось. Знает сынок, что я к одежде строго отношусь. Если плохо одета, прямо болею. И сейчас у меня белье штопанное-перештопанное (кто его видит?), а за платье не стыдно.

Часто думаю: как бы муж порадовался, если бы сегодня сыночка увидел! Школу закончил без троек, в институт поступил, да и вообще — опора моя, надежда и радость.

И вот теперь сказать сыну, что мать воровкой считают? Язык не поворачивается, горло пересыхает. Да еще Славик, школьный друг, — тоже мальчишка и посторонний человек. Леше перед ним стыдно будет.

Но они все-таки вытащили из меня правду, чуть не под пытками, слово за словом.

— Сволочи! — возмутился Леша. — Как они могли на тебя подумать? Я завтра пойду к тебе на работу и в лицо скажу, какие они подлецы!

— Что ты! — испугалась я. — Никуда ходить не надо! Я тебе запрещаю, слышишь?

— Да, — поддержал меня Славик, — это — не метод. Эмоции — не факты!

— Факты? — развернулся к нему Леша. — Ты, юрист, соображай, где взять факты!

«Юрист» три месяца назад поступил на первый курс университета. Мальчишки! Втравила детей в грязную историю!

Кое-как выпроводила их: опоздаете на раздачу газет, утро вечера мудренее, больше рыдать не буду, обо мне не волнуйтесь, выпью снотворное и лягу спать.

После таблеток или нервного стресса утром долго не могла встать с постели. Леша в институт отправился, а я уговаривала себя подняться. Все болело, сил не было, жить не хотелось. Хорошо, хоть смена с двух дня была. Собрала волю в кулак и поплелась на работу.