Пригласили нас в зал регистрации. Там за столом женщина-распорядительница в красивом платье и с торжественным лицом. Стала говорить про особый день, про важное событие в жизни невесты и жениха. Все, как обычно. Я стояла сбоку и сзади от Сони. Вижу — она голову на плечо жениху склонила, привалилась к нему. Выглядит мило, но, пожалуй, поза не слишком уместная в данной ситуации.
Жених сказал четко и ясно «Да!», когда его спросили, по доброй ли воле он вступает в брак, Сонечка пролепетала едва слышно.
Неожиданно в самый ответственный момент, когда распорядительница проговорила: «Объявляю вас…» — Сонечка… Нет, не упала в обморок, она как-то сползла с плеча жениха, стекла на пол. И превратилась в большой шар воздушной материи.
Все ахнули, растерялись. Первым пришел в себя жених, принялся лихорадочно копать руками в белом ворохе, погребшем невесту. Раскопал, тут и мы подскочили. Выглядела Сонечка! Я теперь легко отличу притворный обморок от настоящего. И любительницы терять сознание быстро бы избавились от своей жеманной привычки, если бы видели в натуре лицо человека, потерявшего сознание.
Глаза у Сонечки закатились, лицо обмякло, будто мышцы расползлись, и цветом оно было до зелени бледным. Мы дружно испугались.
— Что с тобой? Что с тобой? — восклицал жених.
— Врача!!! — одновременно заорали несколько человек.
Кто-то выскочил из зала, рванул в комнату ожидания и там закричал:
— Есть тут врач? Срочно нужен врач!
Один из женихов оказался доктором. Он оставил свою невесту и бросился выполнять профессиональный долг. За доктором потянулись любопытные — всем было интересно, что происходит.
Врача я успела спросить:
— А вы какой доктор?
— Дерматовенеролог. Что случилось? Где больная?
Я опешила: зачем нам венеролог? Мы не по этой части. Пока я растерянно хлопала глазами, меня оттерли в задние ряды. Зал наполнялся людьми, даже невесты чужие приперлись, из которых только одна была без корсета, а в белом балахоне, плохо скрывавшем многомесячную беременность.
— Принесите нашатырь! — командовал не видимый мне за спинами доктор.
— Не могу! — отозвалась распорядительница в красивом платье и уже не с казенным торжественным лицом, а по-человечески взволнованном. — Аптечка — в кабинете заведующей.
А он на ключ закрыт, а она отгул взяла картошку сажать. Там — сейф, бланки подотчетные. Я давно говорила, что аптечку надо перенести в раздевалку…
Распорядительница, не иначе как от волнения, на нервной почве, вываливала ненужную информацию. И тут я, мысленно похвалив себя за предусмотрительность, закричала:
— Есть нашатырь! Пустите! Расступитесь! — протискивалась сквозь толпу и на ходу вытаскивала из сумки бутылочку.
Моя ошибка (разве не простительная из-за волнения, на нервной почве?) заключалась в том, что я стала давить на рычажок распылителя раньше времени, поверх голов людей, обступивших Соню. В общем, я многих оросила, пока не добралась до сестры и не побрызгала ей в лицо.
Народ чихал и плакал. Я тоже надышалась и прослезилась.
— Что это? — выхватил из моих рук бутылочку жених-венеролог. — Что вы творите?
При этом он, как и весь коллектив, чихал и кашлял.
— Стеклоочиститель. Не важно. Смотрите, она оживает!
Закатившиеся Сонечкины глаза стали на место, и она тихо произнесла:
— Ой!
Доктор (плачущий химическими слезами) к его чести сохранял профессиональную выдержку и командовал:
— Разойдитесь! Ей нужен воздух! Всем уйти!
Народ не подумал подчиниться. Сделали полшага назад и застыли. Сморкались и ждали продолжения.
— Корсет! — подсказала я дерматовенерологу.
— Что?
— Она из-за корсета в обморок свалилась. Сонечка лежала на руках у своего жениха, наполовину живая и по-прежнему зелененькая. Доктор перевернул ее на бок. Вместе с женихом попробовали ослабить шнуровку. Где там! Мы узлы на совесть вязали, а качеству сибирской бельевой веревки могут позавидовать изготовители парашютных строп.
Более всего меня тронуло, растрогало до натуральных, а не стеклоочистительных слез, что наш жених, невероятно изогнувшись, пытался зубами (безуспешно) развязать узел на корсете своей суженой. Вот это любовь!
Решительный доктор, мне казалось, должен был грозно (как в кино про больницу) выкрикнуть:
— Скальпель!
Немного ошиблась.
— Ножницы! — потребовал врач. — Дайте ножницы!
Распорядительница куда-то метнулась, через две минуты возникла и протянула ему ножницы.
Ох, не просто было подсунуться под шнуровку! Плотность прилегания корсета к телу Сонечки — максимальная, натяжение веревки — предельное. Так могут упаковать невесту только сестра и подруга! Лезвия ножниц соскальзывали, врач (я точно слышала) бормотал ругательства. Наш жених неделикатно подгонял:
— Режь! Режь! Неумеха! Подсовывай под шнур! Да, не здесь, выше! Не сюда! Сюда!
Наконец доктору удалось воткнуть лезвие ножниц под шнуровку. Бельевая веревка лопнула громко, как оборвавшаяся струна на гитаре или скрипке (последнего я никогда не слышала, но могу предположить). Сонечка задышала полной грудью и стала на глазах приобретать нормальный цвет лица.
И что, вы думаете, она первым делом, когда навела сознание на резкость, спросила?
— Нас уже расписали? Мы — муж и жена?
Жених не мог ответить, он был счастлив, что Сонечка не отдала богу душу. Я вытерла мокрое от стеклоочистителя лицо сестрички своим платочком, на котором остался свадебный макияж, наводившийся утром три часа. Все сидевшие на полу — Соня, жених и доктор — поднялись на ноги.